Болезнь

Утро началось с жуткой боли во всем теле. Повернувшись два раза на кровати, сначала на правый бок, потом на левый, Адриас почувствовал это ноющее, до омерзения раздражающее чувство напряжения в мышцах, которое заставило его застыть, вытянувшись столбнячной струной. Он закрыл глаза и понял, что его короткая жизнь, собственно, еще и не начавшись, уже подходит к концу. Просто он паниковал, чувствуя, что окончательно заболевает. До этого он, конечно, чувствовал, что с ним происходит что-то неладное, но относил все свои домыслы на счет сквозняка в клубе, где он провел несколько последних дней своей жизни. А потом еще и погода не устойчивая: то дождь, то туман, то просто пасмурно. Как только боль перестала пульсировать, затихая медленно-медленно, словно кто-то вынул раскаленную иголку из рваной раны, он открыл глаза и слабо повернул голову в сторону света: сквозь едва раздвинутые шторы он увидел молочно-серое небо. Утро наступило.

Уже давно надо было вставать, и готовить себе завтрак, и чистить зубы, и в туалет сходить бы не мешало, но он ждал, когда раскаленный уж, в который превратился его позвоночник, наконец-то успокоится и уснет. Ждать пришлось долго. Так долго, что он чуть было не заснул, но внезапно зазвонил телефон. Он хотел уже встать, протянул руку с кровати, как это он обычно делал по утрам, но полметра колючей проволоки от головы до поясницы тут же дали о себе знать парализующим разрядом. Адриас потерял сознание, даже не успев сказать “Алло”. Трубка выпала из расслабленных пальцев...

Открыв глаза, он понял, что уже вечер. Сколько он проспал ― неизвестно, так как и не знал, во сколько заснул. Кости ломить перестало (видимо, чудодейственные средства Клаудии все-таки помогли!), он чувствовал себя так, словно ему дали понюхать веселящего газа. Выйдя на улицу и подставив лицо мелкой измороси, сыплющейся с неба, он понял, что жизнь понемногу налаживается. Закурив сигарету, он отправился вниз по улице в сторону клуба.

“Адриас, ты в порядке?” “Старик, что-то ты не очень выглядишь”. “Что с тобой, Адриас?” ― нежные глаза Клаудии посмотрели на него с легким укором, забирая очередную рюмку водки из его рук. Сегодня она не права, ведь водка помогает ему утихомирить дрожь во всем теле. Он ничего не ответил и все-таки забрал рюмку из ее маленьких пальчиков. И прежде, чем Клаудиа успела что-либо возразить, он уже опрокинул ее содержимое в свое нутро. Никогда водка еще не казалась Адриасу столь омерзительной. Он сморщился, но быстро спрятав нос в рукав, вдруг понял, что кости снова начинают понемногу ныть изнутри. Клаудиа заметила, как изменилось выражение его лица в этот момент. Пролепетав что-то сочувственное, она приблизилась к нему и попыталась его обнять, но только ее ладони дотронулись до его спины, как он взвыл нечеловеческим голосом и снова потерял сознание...

Улицы, мокрые и холодные, освещаемые фонарями, то слишком яркими, то, наоборот, слишком тусклыми ― он не замечал их, не замечал прохожих, не замечал собак, которые шарахались от него как от чумного, даже боясь облаять, словно чувствовали, что с ним что-то не так, что он не понимает, куда он идет, зачем, что им движет и почему он ничего не в силах сообразить. Голова раскалывается, спина ноет так, словно в нее вонзили десять ножей, вонзили и повернули, ноги ватные, не слушаются, руки... Он почти не чувствовал эти безжизненные бревна, повисшие вдоль тела. Сама кожа каждой своей клеточкой медленно пульсировала, словно под тонким слоем эпидермиса возятся полчища ежей. От этого чувства он сходил с ума, он плелся по улицам, словно пьяный, обхватив голову руками, даже не пытаясь сообразить, где он. Дождь все не переставал, но Адриас не замечал этого. То его бил дикий озноб и все тело немело, словно последние остатки тепла ушли из него навсегда, то бросало в такой жар, что он сам себе казался раскаленным стержнем. Боль то появлялась, то исчезала; пульсировала, но никогда не отпускала надолго. Каждая секунда без боли превращалась в муки ожидания, когда же, когда же она снова сожмет свои тиски и будет снова мучить его, жечь каленым железом, обливать жидким азотом. У него было такое чувство, будто всё, что находится под кожей, повернули на 180 градусов, и он не видит ничего, потому что густые волосы на затылке мешают ему смотреть вперед.

Его неустойчивая походка и обезумевший взгляд привлекли внимание постового. Тот подумал, что это очередной наркоман (в последнее время подобных типов что-то часто стало носить по ночным улицам), и забрал его в участок...

Когда они что-то пытались у него выяснить, он молчал, не поддаваясь на уговоры ответить им, принимает ли он какие-нибудь препараты, наркотики, что-нибудь другое. Он смотрел на них сквозь призму пота, стекающего по лбу и твердил одно: он простудился, у него грипп. Врач, пришедший осмотреть его, в конце концов, видя сопротивление пациента, махнул рукой и согласился с его “диагнозом”. Температура есть, озноб на лицо, кости ломит, его мутит. Да, похоже, это грипп. Тем более, что анализ крови не показал ничего подозрительного, кроме двух промиллей алкоголя, а с таким коэффициентом даже за рулем можно сидеть. Адриаса отпустили домой.

Придя домой, он кое-как снял с себя одежду, включил воду, встал под душ, чувствуя, что его бьет мелкой дрожью, потом выполз из душа, буквально выполз, потому что ноги его более не держали. По дороге кишки его попросились наружу через пищевод ― пришлось поклониться белому фаянсовому брату. Умывшись и немного придя в себя, он закутался в теплый махровый халат и, отправившись на кухню, стал искать хоть что-нибудь обезболивающее. Некогда чудодейственные мази Клаудии уже не помогали, потому что даже халат, едва касаясь кожи, причинял нестерпимую боль. Кончилось тем, что халат упал на пол в кухне, он ходил по нему и не замечал этого, потому что Адриаса мучил жар. Наконец он что-то нашел и тут же выпил пару таблеток, запив их водой из-под крана. Зазвонил телефон, но он выдернул шнур из розетки и телефон замолчал. Тоже самое он сделал несколько позже в спальне. Однако наклонившись к розетке и уже держа конец телефонного провода в руке Адриас вдруг понял, что ему трудно разогнуться. Сжав зубы, он медленно выпрямился. Ему было очень жарко. Жарко и больно ― чудовищное сочетание. Он подошел к окну и распахнул его настежь. Его тело тут же обдал свежий ночной воздух, полный влаги и мглы, и только на востоке линия горизонта начала розоветь. Он почувствовал, что к боли присоединился еще и зуд. Нестерпимый, словно кто-то нарочно щекочет его. Адриас, еле передвигая путающимися ногами, побрел в ванную, чтобы поискать что-нибудь, что могло бы унять это мерзкое чувство. Он нашел какой-то крем после бритья ― рекламный лозунг обещал снять раздражение на коже. Он принялся намазывать себя ― грудь, руки, ноги, шею, спину. Когда он намазывал спину, то, глядя в зеркало, обратил внимание, что на воспаленной коже появились какие-то прыщи. Невольно его посетили мысли о самых ужасных инфекциях. Адриас посмотрел на часы. Половина четвертого. Куда он может сейчас обратиться, ведь у него даже нет медицинской страховки? Боль подкашивала ноги, заставляла идти в спальню, где так свежо и прохладно. Он встал коленями на кровать, потом медленно, словно его тело сделано из тончайшего фарфора, лег на живот, закрыл глаза, полностью сливаясь с этой бесконечной болью. Вдруг ― одно неловкое движение правой рукой, он хотел поправить подушку ― электрический уж в спине выпустил тысячи мелких молний ― он потерял сознание...

Рано утром, вместе с солнцем, стыдливо прятавшимся за непроницаемыми тучами, Клаудиа решила проверить своего больного друга. Она вошла в дом, где он жил, поднялась по лестнице на последний этаж. Открыла дверь его квартиры собственным ключом, вошла в нее. Первое, что ее поразило ― это ветер, бесстыдно гуляющий по комнатам словно он здесь хозяин. Ночная влага все еще не отпускала эти стены, она наполнила собой здесь все, словно навсегда поселилась здесь. И запах, странный запах, такой необыкновенный, словно дыхание проснувшихся фиалок, исходивший от всего, до чего бы она ни дотронулась. Клаудиа следовала за запахом и вошла в спальню, где она и увидела на кровати Адриаса, который еще спал, и на губах его играла улыбка, как у ребенка, который видит красивые сны, и не видит снов о суровых реалиях. Клаудиа подошла ближе и села в изголовье. Глядя на его спящее лицо, она ласково улыбнулась. Вчерашняя болезнь отпустила его, щеки покрыл румянец, жар исчез. Она провела рукой по его лицу, убрала пряди с глаз. Клаудиа улыбалась, потому что она чувствовала этот тонкий аромат, исходивший от Адриаса ― на сердце у нее вдруг стало легко и безмятежно, словно вместе с его болью исчезли и все ее горести. Подняв глаза, она посмотрела прямо перед собой. Нет, она не смотрела на красивые и большие белые крылья, которые выросли у Адриаса за ночь, она смотрела в молочно-серое небо, за которым пряталось солнце. Адриас открыл глаза, увидел Клаудию и тоже улыбнулся.

2000 г.

Вся литерография

Светопись • Мэтры • Мыслеблудие • ПРОКИНО • Аниме • AMV • Архив X-files

Худразбор • Мандалы • Промптзона • Демиург

Главная страница